Памятники периода 860—890-х гг. [Богуславский, 1992а: 43—135; Богуславский, 1991: 99—114] занимают весьма небольшой район нижнего течения рр. Паши и Ояти (рис. 1: 1) и количество их невелико. Однако, вопрос об обрядовых характеристиках этих комплексов достаточно сложен, поскольку они сочетают целый ряд весьма разнообразных элементов. Памятники этого района рассматриваются В. А. Назаренко как переходные от второго типа обряда к первому, и как характеризующие их взаимовлияние. Отражение этого процесса он видит в том, что при сохранении размещения захоронений на поверхности специально возведенной первичной насыпи существуют особенности, отличающие обряды первого типа: устройство очага на гравии в центральной части сооружения и деление погребальной площадки на мужскую и женскую половины [Назаренко, 1983: 154—155]. Однако, и эти особенности не всеобъемлющи.

Период 860—890-х гг. также характеризуется определенными изменениями на Староладожском поселении, выразившимися в расширении его площади и увеличении плотности застройки [Кузьмин, Мачинская, 1989: 143; Рябинин, Черных, 1988: 91-93]. Этому предшествовали сильные потрясения, с которыми связано почти полное уничтожение построек горизонта Е 2 в пламени пожара, который относится ко второй половине 860-х гг. [Рябинин, Черных, 1988: 89—91]. По мнению Е. А. Рябинина, он связан с событиями, зафиксированными Начальной летописью как изгнание варягов-находников и последующее призвание Рюрика [Рябинин, Черных, 1988: 91]. По нашему мнению, к этому же периоду относится и начало сооружения погребальных насыпей в урочище Плакун [Богуславский, 1992а: 146-148].

Вопрос о степени влияния процессов, происходивших в нижнем Поволховье, на население юго-восточного Приладожья упирается в проблему интенсивности связей между этими частями региона. Отражением этого является увеличение или уменьшение процента типов вещей, запаздывающих в погребениях юго-восточного Приладожья по сравнению с Ладогой. Можно предположить, что этот показатель отражает только некоторые закономерности погребального обряда, например, погребение женщин в свадебном уборе. Но в этом случае показатель оставался бы неизменным и отражал бы соотношение между количеством мужских и женских погребений в каждом периоде. Однако, этого не происходит. На наш взгляд, на динамику этого процесса влияют, с одной стороны, — скорость поступления вещей из Ладоги в юго-восточное Приладожье, с другой стороны — время использования вещей их владельцами. Несомненно, что последний фактор также сильно зависит от интенсивности поступления новых вещей, что, в свою очередь, влияет на «вымывание» из живой культуры архаичных типов. Таким образом, период 860—890-х гг. характеризуется весьма тесными связями Ладоги и Приладожья (рис. 2), поскольку процент запаздывания типов вещей один из самых низких за весь период существования культуры. Хотя внешние связи Ладоги в это время весьма интенсивны, в материальной культуре Приладожья прослеживается влияние всего двух традиций (рис. 3) — финской и скандинавской.

Кроме того, на раннем этапе развития Приладожских курганов присутствуют элементы скандинавского происхождения в погребальном обряде. Влияние норманнов на приладожскую обрядность в целом проявилось, прежде всего, в переходе к размещению захоронений прямо на основании погребального сооружения, а для некоторых районов в знакомстве населения собственно с курганным обрядом [Назаренко, 1983 155—156].

Можно предположить, что появившиеся на Волхове в VIII в. «скандинавы вскоре начинают проникать вглубь Приладожья, что возможно отражает находка меча типа «В» по Я. Петерсену и возникновение Сясьского городища. В 860-е гг. характер контактов скандинавов с местным населением коренным образом меняется. Эти изменения носили отнюдь не локальный характер, поскольку совпали с пожаром Староладожского поселения, появлением могильника в урочище Плакун и с появлением ранних курганов в Гнездовском и в ярославских могильниках [Богуславский, Яблоник, 1987: 26]. В письменных